Замечательно! Питерское настроение передано очень точно!
__________________ "Мне чудится в рождественское утро мой легкий, мой воздушный Петербург"...
-----------------------------------------
Большая просьба буйных и нервных мои сообщения не читать...
Еще один интереснейший ленинградский поэт..Вадим Шефнер...
Звёзды падают с неба
К миллиону миллион.
Сколько неба и снега
У Ростральных колонн!
Всюду бело и пусто,
Снегом всё замело,
И так весело-грустно,
Так просторно-светло.
Спят снежинки на рострах,
На пожухлой траве,
А родные их сёстры
Тонут в чёрной Неве.
Жизнь свежей и опрятней,
И чиста и светла -
И ещё непонятней,
Чем до снега была.
« Последнее редактирование: 16 Feb 2009, 23:29 от Max Hoffmann »
Я могу не вернуться к Неве молодым... Что тогда? Как держаться тогда с Невой? Будут девушки мимо меня, как льды, проплывать, точно я - не свой, безразличный девушкам, им...
Я могу не вернуться к Неве молодым... Как тогда улыбаться ей старым ртом? Ревматическим костяком как тогда без галош, без снабженного ватой глухого пальто обгонять в туман молодежь?
...Я вернусь к тебе верящим - мне дано - мне дано это много на годы впредь... Я вернусь к тебе любящим все равно, даже если вернусь умереть...
__________________ "Мне чудится в рождественское утро мой легкий, мой воздушный Петербург"...
-----------------------------------------
Большая просьба буйных и нервных мои сообщения не читать...
Мари, спасибо огромное! Поверите ли, что вчера только закончила читать Дневники Зинаиды Гиппиус о 16-20 г.г. Все точно так и было! Но там пришлось продираться сквозь 100 страниц текста - очень сложно читать, время рвалось, описывается жуткий коллапс - а тут те события сконцентрированы в нескольких строчках.
__________________ "Мне чудится в рождественское утро мой легкий, мой воздушный Петербург"...
-----------------------------------------
Большая просьба буйных и нервных мои сообщения не читать...
Мне приснилaсь квартира окном на дворец и Неву, на иглу золотую, что присниться могла б наркоману. Мне сначала приснилось: я в этой квартире живу. Но потом мне приснилось, что мне это не по карману.
Мне приснилось (со злобой), что здесь будет жить вор-чиновник, придворная чeлядь, бандитская нелюдь иль попсовая тварь. Мне приснилось: пора уходить. Но потом мне приснилось, что можно ведь сон переделать.
И тогда в этом сне я снова протопал к окну и увидел внизу облака, купола золотые и шпили, и тогда в этом сне мне приснилось, что здесь и усну, потому что так высоко, а лифта еще не пустили.
* * * В похабном слове нет вреда, а коли есть - терпи, бумага. По-русски часто смерть - пизда.
/Влагалище - и вход и влага, край моря, Невская губа, то устье узкое, в котором басит прощальная труба, пестрят флажковым семафором; и точно - не за край земли, в дыру, в нору, в прореху мира навек уходят корабли, покачивая кормила; назад не ждут их никогда, рукой махнуло пароходство; в туннель вползают поезда; вбирает луч в себя звезда./
Нет, смерть, конечно, не пизда, но удивительное сходство!
Питер, я умирать хочу под этот звук Ветер унес остатки жизни с моих рук Светел был взгляд его, когда он улетал Возвращался долго да, да видно не застал Город унять дыхание не смог - не стал Он вдруг тоже сразу как-то весь устал Облегчить всю боль свою меня просил Питер, милый, мне спасти тебя не хватит сил А хочешь, так пойдем со мной в осенний путь Я в дороге отогрею тебя как-нибудь Отведу в тот край, где не смущает душу страх А потом усну в твоих асфальтовых руках Дождь вошел до основанья в твое тело Кровь терять - лихое дело Разрывы берегов сшиваются мостами Серые каналы заметают кровь хвостами Питер, я в этом слове родилась и с ним виной Питер, от снежной бури до дождя ты только мой Если и случится умирать сейчас иль вдруг То под эту музыку, под этот сладкий звук Питер, Питер...
Сейчас эту песню поёт Сурганова.
« Последнее редактирование: 7 May 2009, 22:56 от Alex_odessit »
В этом городе живёт небо, Небу 300 лет оно устало А под небом воздух из мороза Да к тому же с привкусом металла Здесь у птиц парализует крылья А Икару не к чему стремиться Новый Год приходит годом старым Ничего не может измениться
В этом небе голубые звёзды, В этом небе голубые реки. А под небом маршируют сосны, Топорами машут дровосеки. Здесь машины попадают в пробку, Отутюжены с похмелья лица. Пешеходы попадают в топку, Ничего не может измениться.
В этом небе облака стальные, В этом небе замерзают слёзы. А под небом не доходят письма, А доходят - так с пометой поздно. Здесь любовь всего минут на сорок Перед сном чтоб поскорей забыться. По утрам здесь пьют дешёвый кофе, Ничего не может измениться
В этом городе живёт небо, Небу 300 лет, оно устало Пулю в лоб себе пустило небо Но дышать, увы, не перестало А под небом было так же грязно Шли дожди, зима, весна и лето Ничего не может измениться, Всё прекрасно, даже это
« Последнее редактирование: 7 May 2009, 23:02 от Alex_odessit »
Россия Достоевского. Луна Почти на четверть скрыта колокольней. Торгуют кабаки, летят пролетки, Пятиэтажные растут громады В Гороховой, у Знаменья, под Смольным. Везде танцклассы, вывески менял, А рядом: "Henriette", "Basile", "Andre" И пышные гроба: "Шумилов-старший". Но, впрочем, город мало изменился. Не я одна, но и другие тоже Заметили, что он подчас умеет Казаться литографией старинной, Не первоклассной, но вполне пристойной, Семидесятых кажется годов. Особенно зимой, перед рассветом Иль в сумерки - тогда за воротами Темнеет жесткий и прямой Литейный, Еще не опозоренный модерном, И визави меня живут - Некрасов И Салтыков... Обоим по доске Мемориальной. О, как было б страшно Им видеть эти доски! Прохожу. А в Старой Руссе пышные канавы, И в садиках подгнившие беседки, И стекла окон так черны, как прорубь, И мнится, там такое приключилось, Что лучше на заглядывать, уйдем. Не с каждым местом сговориться можно, Чтобы оно свою открыло тайну (А в Оптиной мне больше не бывать...)
Шуршанье юбок, клетчатые пледы, Ореховые рамы у зеркал, Каренинской красою изумленных, И в коридорах узких те обои, Которыми мы любовались в детстве, Под желтой керосиновою лампой, И тот же плюш на креслах... Все разночинно, наспех, как-нибудь... Отцы и деды непонятны. Земли Заложены. И в Бадене - рулетка.
И женщина с прозрачными глазами (Такой глубокой синевы, что море Нельзя не вспомнить, поглядевши в них), С редчайшим именем и белой ручкой, И добротой, которую в наследство Я от нее как будто получила, - Ненужный дар моей жестокой жизни...
Страну знобит, а омский каторжанин Все понял и на всем поставил крест. Вот он сейчас перемешает все И сам над первозданным беспорядком, Как некий дух, взнесется. Полночь бьет. Перо скрипит, и многие страницы Семеновским припахивают плацем.
Так вот когда мы вздумали родиться И, безошибочно отмерив время, Чтоб ничего не пропустить из зрелищ Невиданных, простились с небытьем.
no comments ...
__________________ Б. КИРИКОВ (о доме Шредера): Некий ложный модерн. Но это пример красивой, откровенной архитектурной лжи, которая перестает быть ложью в силу своей откровенности.
Городу Весь ты сыгранный на шарманке, Отразившийся весь в Фонтанке, С ледоходом уплывший весь И подсунувший тень миража, Но довольно - ночная стража Не напрасно бродила здесь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ты как будто проигран в карты За твои роковые марты И за твой роковой апрель . . . . . . . . . . . . .. . . . . .
1950
Петроград, 1919 И мы забыли навсегда, Заключены в столице дикой, Озера, степи, город И зори родины великой. В кругу кровавом день и ночь Долит жестокая истома... Никто нам не хотел помочь За то, что мы остались дома, За то, что, город свой любя А не крылатую свободу Мы сохранили для себя Его дворцы, огонь и воду.
Иная близится пора, Уж ветер смерти сердце студит, Но нам священный град Петра Невольным памятником будет. 1920
Город сгинул, последнего дома Как живое взглянуло окно... Это место совсем незнакомо, Пахнет гарью, и в поле темно.
Но когда грозовую завесу Нерешительный месяц рассек, Мы увидели: на гору, к лесу Пробирался хромой человек.
Было страшно, что он обгоняет Тройку сытых, веселых коней, Постоит и опять ковыляет Под тяжелою ношей своей.
Мы заметить почти не успели, Как он возле кибитки возник. Словно звезды глаза голубели, Освещая измученный лик.
Я к нему протянула ребенка, Поднял руку со следами оков И промолвил мне благостно-звонко "Будет сын твой и жив и здоров!" 1916.
Н.Рыковой Все расхищено, предано, продано, Черной смерти мелькало крыло, Все голодной тоскою изглодано, Отчего же нам стало светло?
Днем дыханьями веет вишневыми Небывалый под городом лес, Ночью блещет созвездьями новыми Глубь прозрачных июльских небес, -
И так близко подходит чудесное К развалившимся грязным домам, Никому, никому неизвестное, Но от века желанное нам. 1921
Петербург в 1913 году За заставой воет шарманка, Водят мишку, пляшет цыганка На заплеванной мостовой. Паровозик идет до Скорбящей, И гудочек его щемящий Откликается над Невой. В черном ветре злоба и воля. Тут уже до Горячего Поля, Вероятно, рукой подать. Тут мой голос смолкает вещий, Тут еще чудеса похлеще, Но уйдем - мне некогда ждать.
1961
Для Л.Н.Замятиной Здравствуй, Питер! Плохо, старый, И не радует апрель. Поработали пожары, Почудили коммунары, Что ни дом - в болото щель. Под дырявой крышей стынем, А в подвале шепот вод: «Склеп покинем, всех подымем, Видно, нашим волнам синим Править городом черед». 1922
Тот город, мной любимый с детства, В его декабрьской тишине Моим промотанным наследством Сегодня показался мне.
Все, что само давалось в руки, Что было так легко отдать: Душевный жар, молений звуки И первой песни благодать -
Все унеслось прозрачным дымом, Истлело в глубине зеркал... И вот уж о невозвратимом Скрипач безносый заиграл
Но с любопытством иностранки, Плененной каждой новизной, Глядела я, как мчатся санки, И слушала язык родной.
И дикой свежестью и силой Мне счастье веяло в лицо, Как будто друг от века милый Входил со мною на крыльцо. 1929
Ленинград в марте 1941 года Cardran solaire* на Меншиковом доме. Подняв волну, проходит пароход. О, есть ли что на свете мне знакомей, Чем шпилей блеск и отблеск этих вод! Как щелочка, чернеет переулок. Садятся воробьи на провода. У наизусть затверженных прогулок Соленый привкус - тоже не беда. 1941
Причитание Ленинградскую беду Руками не разведу, Слезами не смою, В землю не зарою. За версту я обойду Ленинградскую беду. Я не взглядом, не намеком, Я не словом, не попреком, Я земным поклоном В поле зеленом Помяну. 1944
Первый дальнобойный в Ленинграде И в пестрой суете людской Все изменилось вдруг. Но это был не городской, Да и не сельский звук. На грома дальнего раскат Он, правда, был похож, как брат, Но в громе влажность есть Высоких свежих облаков И вожделение лугов - Веселых ливней весть. А этот был, как пекло, сух, И не хотел смятенный слух Поверить - по тому, Как расширялся он и рос, Как равнодушно гибель нес Ребенку моему. Сентябрь 1941
______________
*Солнечные часы
« Последнее редактирование: 8 May 2009, 00:41 от Alex_odessit »
Опять я с песней влезаю... Но очень Петербургская она.
Не хочу стареть (Александр Розенбаум)
А над Марата, как тогда, летают сизые голуби, Снуют у белых колонн музея Арктики... Я вспоминаю о годах, в которых было не холодно, Когда мечты наши были завернуты в фантики.
Гитарой баловалась юность наша - время весёлое, И узнают меня все на этой улице... И с рынка тянет свежей зеленью и маслом подсолнуха, Но чтоб увидеть тебя, надо зажмуриться.
Не хочу стареть, не хочу, Дело запахло внуками, Приходи ко мне на чуть-чуть, Как тогда переулками. Не хочу стареть, не хочу, Но дней всё короче радуга, Приходи ко мне на чуть-чуть И оставайся надолго.
А по Марата, как тогда, летят трамваи пузатые, На Колокольную спешат, в другою сторону, От дома, где живёшь ты над рекой с водою чуть затхлою, В пяти минутах ходьбы, но в другом конце города.
Роковой судьбы, роковой, Счастье под старость выпало. Для кого, скажи, для кого Песни писал я хриплые.
Улетал мой шар, улетал В небо, как сам я, мглистое. Красота моя, красота, Дева моя пречистая...
А по Марата, как тогда, идут обычные граждане, Им здесь кому-то тепло, кому-то холодно. И здесь жила ты когда-то, не зная самого важного, По петербургскому адресу мессира Воланда.
Под окном твоим ледоход, Но опустела лестница, На которой кот Бегемот Жёлтым игрался месяцем.
И в ночи исчез тёмный плащ, Слившийся с подворотнею. Ты поплачь тайком, ты поплачь... Время бесповоротное.
Но я по прошлому пролечу В чёрной карете с песнями. Приходи ко мне на чуть-чуть, Буду на старом месте я.
И кота с собой прихвачу, Чтобы он лёг к твоим ногам. Приходи ко мне на чуть-чуть И оставайся навсегда.
Я кота с собой захвачу, Чтобы он лёг к твоим ногам. Приходи ко мне на чуть-чуть И оставайся навсегда. И оставайся навсегда.