Служба Памяти и митинг посвященный 75-й годовщине прорыва Блокады Ленинграда у Памятного креста в парке Воинов Интернационалистов на проспекте Славы 17 января 2018 года.
Памятная служба и митинг в память о погибших в дни блокады на мемориале кладбища им. 9-го января в честь 74-й годовщины полного снятия Блокады Ленинграда 27.01.2018 г.
Сколько вас таких, тех, кто уходил, Так и не узнав, кто же победил. Под сомнений вихрь просто жал на газ – Это ты моих сохранил и спас! Не прорваться мне через снежный бред, Разделяют нас семь десятков лет, Лишь хочу, что знал ты в своём раю: Я из-за тебя здесь сейчас стою.
С 25 декабря 1941 года Ленинградский отдел актов гражданского состояния трижды в месяц готовил сводки о числе умерших ленинградцев, чья смерть была зарегистрирована органами ЗАГС. Сохранившиеся в ЦГА СПб таблицы дают уникальный материал для анализа демографической ситуации в блокаду. _________________________ ЦГА СПб. Ф. 4904. Оп. 1. Д. 4. Л. 10. Сводка Ленинградского ЗАГС об умерших за первую декаду января по полу, возрасту и районам города. Январь 1942 года.
Лидии Андреевны (Ладада) опубликована в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 184 (6537) от 02.10.2019 под заголовком «Они разминулись на несколько часов. И больше не встретились». Удивительная и в то же время обычная история тех дней, очевидцы которых еще есть.
Можно почитать по ссылке, но я повторю ее здесь, т.к. очень хорошо знаю как не просто живут ссылки в сети
Последнее фото, на котором вся семья вместе: Андрей Данилин, Вильгемина Трисман, Лида и Володя. Накануне эвакуации, 29 июня 1941 г. ФОТО из личного архива автора
Разминулись на несколько часов и больше не встретились: история одной ленинградской семьи
Меня эвакуировали из Ленинграда 30 июня 1941 года с детсадом № 5 Фрунзенского района, что был на нашей улице - Серпуховской. Отправляли без родителей. Как раз когда мы ехали в поезде, мне исполнилось пять лет. Конечно, я была слишком маленькой, и собственных воспоминаний у меня не так много. Но сохранился огромный архив моих родителей, где много писем отца из блокадного Ленинграда.
Он был научным сотрудником Музея этнографии. А мама до войны не работала, она в 1939-м получила второй диплом педагогического института иностранных языков. Вообще у нее была очень необычная судьба: она родилась в 1901 году в Роттердаме и совсем молодой, вместе с русским мужем, приехала в 1925 году в Советскую Россию...
Накануне моего отправления в эвакуацию вся семья - папа, мама, я и мой младший брат Володя - отправилась в фотоателье. Мы сделали общий снимок - на память. На обороте надпись: «29/VI - 41. Ленинград». Чуть ниже приписано: «Русская пословица: вся семья вместе - и душа на месте!». Как оказалось, это было последнее фото, на котором мы все рядом...
Мама очень боялась потерять меня. И через неделю после моего отъезда, взяв с собой Володю, которому было всего чуть больше года, отправилась вслед за мной - в Некрасовский район Ярославской области. Сохранился даже посадочный талон на поезд. Каким образом ей удалось достать билет и выехать с маленьким ребенком - так и не раскрытая семейная тайна...
Мама уехала 7 июля. В тот же вечер мой отец вернулся с окопных работ. Они разминулись буквально на несколько часов. Он увидел пустую комнату и собравшихся соседей, что-то вперебой говоривших про ее отъезд. Немедленно написал ей письмо, которое отправил значительно позже, когда узнал адрес.
Послание очень эмоциональное, вот лишь несколько строк: «Посмотрела ли ты в окно из поезда, когда проезжала мимо ст. Обухово? Там, где памятник жертвам 9-го января, - поблизости, вместе с массой других, находился и я. И, как всегда, приветливо махал рукой уезжающим... Словно чувствовал, что и ты в одном из этих вагонов. А теперь вот убираю комнату и нежно, словно впервые, рассматриваю вещи Володи, оставленные тобою, и твои вещи и записную книжку на столе...».
В домашнем архиве сохранилась и открытка от 13 июля, отправленная отцом в уехавший интернат.
«Многоуважаемая Ольга Ивановна, спасибо за сведения о дочке, заждался. Теперь наполовину забот убавилось за Лидушку, можно быть вполне спокойным, раз она в таком хорошем окружении. Жена с Володей уехала 7-го тоже по направлению к Некоузу. Еще сведений не получили от нее. Она хотела доехать до Некрасовского и там поступить на какую-нибудь работу - от судомойки до преподавательницы иностранных языков... Надеюсь, что Вы успешно справляетесь со своей трудной работой, желаю Вам здоровья и бодрости. Как дочка себя чувствует? Прошу Вас писать хоть изредка открытки. Крепко жму руку».
Мама догнала наш интернат в Ярославской области. А вот Володю ей уберечь не удалось: он заболел в дороге кишечной инфекцией и в августе 1941-го умер в больнице в Ярославле... В панике она хотела было вернуться, но отец писал, как бы ни было плохо, в Ленинграде еще хуже. И мама осталась работать в нашем интернате. Наверное, помог вузовский диплом.
В Ярославской области мы находились четыре месяца, затем нас повезли в глубь страны. На пароходе «Короленко», перегруженном сверх нормы, мы шли по Волге. Путешествие оказалось очень опасным. Помню, как вычерпывали воду из «раненного» льдом судна. Два раза едва не пошли ко дну: сначала из-за пробоины в трюме, потом - в машинном отделении. Бригады матросов вместе со старшими детьми день и ночь вычерпывали ледяную воду... В дороге даже родился стих: «Наш «Короленко» // Мы думали - хороший, // А он оказался // Дырявой галошей!».
Конечным пунктом нашего следования стал город Соликамск. Там мы жили в помещении бывшего туберкулезного санатория. Впечатлений немного. Помню, как сидим за большими столами, перед нами елочные ветки, с которых мы обдираем хвою. Для чего? Не догадаетесь: вся эта собранная мелочь идет дальше в котел, из нее отваривают жидкость, которую нам же дают потом пить с ложки: витамины! Она горькая до невозможности... Кстати, о витаминах. Долгая северная зима, фруктов, естественно, никаких. Нам дают «на третье» размороженную сырую картошку, которая от мороза приобрела сладкий вкус.
Вспоминаются приготовления к Новому, 1944-му, году. Учили стишки и песенки, из ничего сочиняли костюмы, оформляли комнату с елкой. У нас были, говоря современным языком, очень креативные воспитатели - художник, музыкант... Моя мама ставила маленькие пьески на английском языке...
На Северном Урале мы прожили четыре года, и в день нашего отъезда, 20 июня 1945 года, местная газета «Соликамский рабочий» даже вышла с большим аншлагом: «Дети Ленинграда возвращаются домой».
Отца мне уже не довелось увидеть. Он умер от голода еще во время блокады, 12 февраля 1942-го. Посмертно был награжден медалью «За оборону Ленинграда». В семейном архиве сохранились открытки, которые он почти ежедневно отправлял маме из блокадного Ленинграда. К сожалению, судить по ним о положении в городе трудно. Он не хотел нагружать жену беспокойством о собственном положении, да и не мог, если бы и хотел: все открытки проштампованы военной цензурой...
После войны, вернувшись в Ленинград, мама почти тридцать лет работала научным сотрудником в Музее антропологии и этнографии (Кунсткамере). И хотя она так и не вернулась на свою родину, в прошлом году там ее включили в голландскую книгу «2001 женщина ХХ века».
Работая в Кунсткамере с индонезийскими коллекциями, мама параллельно перевела монографию голландского ученого XVII века Николааса Витсена «Северная и Восточная Тартария». Ее называли энциклопедией о России. Научная общественность Голландии в 1996 году изыскала средства для издания этого труда на русском языке, меня подключили к этому большому проекту. Так начались мои первые контакты с маминой родиной. Потом я там и осталась, сегодня живу в Голландии. Вот такая история...
