Историческая миссия императорской диктатуры, которая в течение долгого времени поглощала всю национальную деятельность России, все свободы и вольности, все влияния, даже влияние церкви и цивилизации, приближается к концу. Императорская власть, в том виде, в каком она образована мощной рукой Петра I и развита Екатериной II, отжила свое время.
Завершение ее было торжественно. Это произошло, когда Александр I вступил в Париж, в сопровождении своих коронованных союзников (тех самых, что толпились в передней у Бонапарта в Дрездене), и предоставил французскую корону Бурбонам, в то время как друзья его предоставили ему самому корону польскую.
Мечта Петра I, навязчивая идея Екатерины II воплотились в жизнь. Чего же, в самом деле, хотел Петр I? — готового образца, обширной формы для сильного и агрессивного государства. Он хотел вмешиваться одновременно в западные дела и в дела восточные. Это создание, основанное на революционном деспотизме, отрицавшем традицию и сохранявшем власть, тем не менее удалось. Ему недоставало лишь великого испытания; оно явилось в 1812 году. Рухнет ли, обрушится ли империя вместе с кремлевскими стенами? — Она устояла, и два года спустя Александр возвратился в свою сожженную столицу как «миротворец Европы».
Но на лице его скорей была печаль торжества, чем ликование победы. Он очень хорошо сознавал, что Россия вступает в новую фазу, но он сознавал также, что у него не хватает сил для предстоящего великого труда.
Александр не был заурядным и ограниченным человеком, подобно Николаю. Это личность глубоко меланхолическая. Преисполненный великих замыслов, он никогда не воплощал их в жизнь. Подозрительный, нерешительный, лишенный веры в себя, окруженный посредственностями или ретроградами, он, вдобавок, постоянно терзался своим полудобровольвым участием в убийстве собственного отца. Коронованный Гамлет, он был поистине несчастен.
Во время борьбы с Бонапартом у него бывали еще вспышки энергии, но после войны мы видим его вялым, подавленным. Устав от сопротивления, оказываемого ему недоброжелательной бюрократической олигархией, он все более и более охотно препоручает бразды правления человеку жестокому, ограниченному, но в материальную честность которого он верит, — Аракчееву. — То был выбор, вызванный усталостью, презрением к людям, отчаянием.
Этот черствый, желчный, гадкий и неумолимый солдат управлял Россией как раз в то время, когда — после войны — все общество, дыша полной грудью, чаяло реформ.
До войны 1812 года правительство, — если не считать приступа умопомешательства и бешенства при Павле I, — стояло во главе движения. Но в тот момент, о котором мы говорим, прогрессивная партия зашагала рядом с правительством, обогнала его. Дворянство составляло, так сказать, деятельную часть народа — между неподвижной массой внизу и правительством, которое там, наверху, совсем остановилось.
Немыслимо было сразу же перейти от возбуждения народной войны к томительной немоте петербургского режима, и притом еще в то время, когда он терял последние остатки своих умственных сил. Эта пламенная деятельность, потопленная в грязи вероломства и злоупотреблений администрации, не имела иного противовеса, кроме власти гнусного капрала — графа Аракчеева, вооруженного розгами для солдат и ордерами на арест для всех остальных.
Вот при каких обстоятельствах мало-помалу образовалось это грозное тайное общество, которое предвидело, как мы это покажем ниже, возможность ниспровержения петербургского трона и действительно поставило его на волосок от гибели.
А. И. Герцен
"Русский заговор 1825 года".
__________________
Я враг нечестью, идолам и сквернам,
Не прятался я в замковых стенах —
Достойно нес доспех на раменах,
Грозя драконам, гидрам и вивернам.
