Благодарю и Вас за Ваше мнение. Заглянул на Ваш сайт поисковика. Необходимейшим делом занимаетесь, и так основательно. Спасибо!
Проходя к своему детскому саду самостоятельно года два (он на 1-ой Красноармейской) мимо Измайловского сада, я только стену его видел. Другое дело Польский садик, он был для нас местом ежедневного выгула. С Измайловским садом я познакомился лет в 15 и, если и видел фонтан, то только чашу его. Если это то, что находилось в центре на бугорке. Много позже у меня сложились совершенно личные (с моей стороны) отношения с садом, вернее - с театром. И я достаточно много писал об этом в театральной газете ПРО-СЦЕНИУМ, и не только.
А фотографий той давности, что Вас интересует, у меня нет. В том, что пишу на этом форуме, кое-что перекликается с тем, что уже где-то было мною упомянуто. Но как-бы заново, не заглядывая в прежнее, благодаря чему появляются новые сюжеты.
С уважением, Валерий Дмитрян.
« Последнее редактирование: 13 Feb 2012, 11:40 от DIVAL »
Хорошо помню телеги с поклажей, чаще - с подскакивающими на булыжниках бочками. Но были телеги и для запрягавшихся в них людей. В 50-е годы, они не казались особенно экзотичными – десяток-полтора лет отделяли нас от блокадного Ленинграда. Сохранились кадры скорбного тележного пути к близлежащим кладбищам.
В 1967 году можно было узнать, что телега с человеком ее тянущим – была реальна и для моих современников. О людях с островов Страданий человеческих писал А. Солженицын: «Из нашей зоны каждое утро по сто человек выносили. Строили морг - так запрягались зэки в телеги и так камень везли. Сегодня ты везешь, завтра тебя туда же».
Конечно, тогда никто об этом не рассуждал и желание дать оценку тому, что виделось каждый день, пришло в зрелые годы.
Со смутными чувствами провожали мы запряженных людей (как правило, они перевозили сено или что-то небольшое – в магазины из районных складов) и присматривались к подводам на лошадиной тяге. Нам казалось, что если прицепиться сзади так, чтобы кучер не видел, то можно и прокатиться, почти как на трамвайном буфере. Какими сладкими были приготовления к первому путешествию, понимали же, что следовало создать невинный образ для извозчика, пропустить телегу вперед, а потом быстро догнать ее не поднимаясь во весь рост и как-то прицепиться сзади.
Для первого вояжа выбрал я пустую подводу и проделал все как по сценарию. Прицепился у своего дома и покатили мы к Обуховскому мосту. И минуты удовольствия не получилось. Во-первых пустая подвода тряслась по булыжной мостовой так, что каждый камень отбивал ритм в голове, а пальцы с трудом держали весь собственный вес… Как домучился до моста не помню. Спасало то, что движение вдоль Фонтанки было не в пример нынешнему. На подъезде к мосту извозчик хлестнул лошадь, чтобы не сбавляла ход на подъеме, и я понял, что очень хочу домой. Окаменевшие пальцы разжались и я шмякнулся на дорогу. К дому поплелся в синяках и с тем опытом, который привел меня к мысли о необходимости поиска иных способов путешествий. Вскоре они были найдены и стоили всего 60 копеек в дореформенных ценах.
« Последнее редактирование: 13 Feb 2012, 11:29 от DIVAL »
До того, как у меня появились какие-то деньги, я начал путешествовать пешком захватывая новые места как продолжения известных. Пока трамвайные рельсы не подсказали верное решение – иди по ним не сворачивая, тогда и обратно путь найдешь. Вообще предметно о существовании ТРАМВАЯ узнал прежде всего по визгу колес о рельсы на поворотах. Теперь трудно себе представить, что съезжая с Измайловского (давно не существующего) железного моста, что был в 200 метрах на запад от просто Измайловского, трамваю надо было свернуть на 90 градусов, чтобы выехать на набережную Фонтанки, и почти сразу – еще на 90 градусов для поворота на Измайловский проспект. Чтобы угол поворота был мягче, гранитной набережной придавали выступ, в результате чего получалась микро-площадь (чья разновидность – предмостная площадь, и примеров этих на Фонтанке предостаточно) .
Никогда не видел, как в этом месте трамваи сходили с рельс, но хорошо запомнился проезд вагонов по резонирующей конструкции моста и следующий за этим скрежет железа по железу во время поворота и удары на рельсовых стыках. Если имело это место города звуковую палитру, то здесь она была беспощадно бодрящей и пробуждающей утром и угнетающей бессонной перспективой – вечером.
Наверное мне было лет 8-9, когда я решился пойти вдоль трамвайных путей. Выбрал для этого Садовую улицу направо от Бойцова переулка в сторону Невского проспекта. До Сенной все было знакомо, а вот дальше начиналось неизведанное. Что занимало меня тогда, на что смотрел – не помню. Иногда ведь важно было переступать через швы плит (там где они встречались), не прикасаясь к этим швам. Со стороны получался полу-танец, полу-марш. Если плит под ногами не было, то ими была выложена ограда Юсуповского сада, и тогда маленький человечек из моих пальцев заменял ноги.
Важно было и то, что мой поход пришелся на первые весенние дни и я уже знал, что совсем скоро высокие (до двух метров) сугробы Юсуповки начнут проседать, выявляя все то, что бросалось и ронялось в снег лыжниками, конькобежцами и катальщиками на картонках. Огромная поляна, что перед княжеским дворцом в 3-4 дня отдавала тогда талую воду прудам через ручьи и каждый день приближал к весенним каникулам, а потом и к летним.
Так, не замечая ни архитектуры, ни единственной в мире городской панорамы от Марсова поля во все стороны, я доплелся аж до Кировского моста. Поднялся до середины и заметил, как на периллах моста тает корочка льда и влага быстро испаряется. Это было мое наблюдение, мой «весенний» секрет. Трамваи проходили мимо, но не громыхая как у нас на всю Измайловскую слободу и Малкову, а аккуратно, не спеша будто зная цену тому, на что я еще внимания не обращал.
Невский лед тоже сдавал свои позиции и там, где течение было быстрым, появились полоски воды. С того края полыньи, что был ближе к крепостным стенам - какой-то лист приподнимался под ветром как живой, будто ему было неудобно. Теперь я вспоминаю этот момент и пытаюсь объяснить что произошло. А случились две вещи: страх от давившего неба и стремящейся к морю всеохватывающей массы воды. Небо и вода в агрессивном союзе гигантов, союзе против мальчишеской беззащитности и против какого-то желтого листа у полыньи.
Когда пригляделся к беспокойному листу, то понял, что это была брошенная людьми собака. Она не находила себе места. Ее близость к полынье – как это понять? За того мальчишку могу предположить, что собаке той, не желавшей привыкать к новому своему положению, было тем лучше, чем хуже. И полынья – как избавление от нелюбви в любви выросшему. Как у людей.
Стало холодно, домой потянуло с такой силой, что обратный путь я проделал минут за 40.
И так было каждый раз, когда заходил или заезжал в дальние районы города. Это я сейчас пишу как пляшу, а тогда накапливался опыт бесконечных блужданий по улицам и закоулкам, без фотоаппарата, но с желанием снова и снова пускаться в авантюры с риском и без него. Голову на то, что выше глаз я стал поднимать гораздо позже, в какой-то степени благодаря одному случаю, что произошел со мной на Сенной площади… Это было лет в 17, а до тех пор мне часто снилась невская полынья.
« Последнее редактирование: 19 Feb 2012, 01:11 от DIVAL »
13. «Жить бы на Манхэттене, но... с видом на Фонтанку» - современная поговорка.
Измайловский трамвайный мост разобрали в середине 50х. На фотографиях той поры видно, какое место в хозяйственной и бытовой жизни горожан занимал лес и какую роль в снабжении города лесом играла Фонтанка.
Река избавляла Неву от караванов строительного материала, направляя их в районы промышленных и складских зон напрямую. Помню некую бесконечность из плотов леса в районе Турухтанных островов и фигуры рыбаков в брезентовых одеждах в нереальной удаленности от берега. Плоты состояли из бревен, скрепленных металлическими скобами, они раскачивались и сами по себе и качка эта усиливалась при прохождении буксиров. Как держались рыбаки стоя в резиновой негнущейся обуви на скользких, заливаемых водой бревнах? Не знаю.
Но и на складских островах, и рядом с ними места лесу не хватало. Иначе чем объяснить то, что и вдоль самой Фонтанки швартовались огромные массы его, будто дожидаясь команды специалистов по логистике: сколько, куда, когда и для какой цели?
Тут стояли груженые баржи и плоты. На баржи мы не забирались, там была своя (иногда семейная) жизнь, а вот плоты понемногу осваивали. Особенно весной, когда дорога дальняя летних каникул становилась реальнее, а риск после зимней спячки приобретал очертания маниакальных действий.
Был такой период, когда берега Фонтанки освободились от барж, а лес еще продолжали сплавлять к островам буксирами. Появилась возможность покататься. Дело в том, что не всегда череда плотов следовала строго по прямой за тянущим ее плав-средством. Иногда хвост загибался приближаясь к пандусам набережной на доступное для прыжка расстояние. Вот где проверялись истинные качества мальчишек. Давалось секунд десять для принятия решения и кто-то из нас решался (не я): прыгнуть, устоять, а там – будь что будет. Никто из сверстников не погиб, все потом появлялись на уроках и казалось, что и взрослым-то дела особого до нас не было. Родители и сами-то – люди военного времени и наши забавы были для них «пустяками на постном масле». Мальчишки 50-х закалялись до поры, когда март-апрель не стал временем других интересов и устремлений. С 1954 года мы учились в смешанных школах и ветер весны лет с 13-14 начал наигрывать иные мелодии. Мы влюблялись, у каждого появлялись свои секреты. Помнится, как мальчишки вдруг заговорили о фигурах девчонок. Я не был впереди всех в этих вопросах и этот момент меня поразил своей значимостью для сверстников. Кой черт в фигуре, думал я, когда есть глаза, овал лица, голос и масса того, что не поддавалось определениям. Приятели рассуждали о ножках, а я как с луны свалился, как с плота своего детства на твердую землю ступил.
26.02.2012
« Последнее редактирование: 26 Feb 2012, 17:15 от DIVAL »
Сад и театр в нем – неразрывный знак взаимосвязи и взаимопроникновения. Для автора этих строк Фонтанка и Измайловский сад стали тем неизбежным путем к Театру, о котором настало время сказать несколько слов, обращаясь только к своей памяти.
Теперь понятно, что еще в далеких 50х Измайловский сад шумел не только о прошлом театра БУФФ, а и о временах МОЛОДЕЖНОГО нашептывал.
Однако самое первое как бы «театральное» впечатление было, как ни странно, связано с наводнением 1955 года. Никогда после не видел белых барашков на Фонтанке. Они касались окон первых этажей, уходили в дворовые пространства. Стволы деревьев сада, раскачиваясь, грустили по покою водной глади, которая могла отразить их в себе, но барашки пузырьками разбивались об ограду сада, терялись у насыпного холма в центре его. Наверное, земля впитывала буйную влагу, оградив здание театра от беды.
Запомнились площадки оградительных тумб набережных Фонтанки. Эти гранитные прямоугольнички, очертив двумя параллельными портняжными строчками перспективу, напоминали направляющую линию разбушевавшейся реки, терялись за Обуховским мостом. Пяти- шестиэтажные дома, стоящие по щиколотку в воде, пытались сохранить спокойствие, а дети, жившие выше второго этажа, безумно радовались событию, которое напоминало скорее декорацию к трагедии, чем саму трагедию.
Время жизненного пространства отсчитывала строгим циферблатом Палата мер и весов. Купол обсерватории менделеевской палаты был виден на километры во все стороны. В те годы я не редко оставался дома один. Башня Палаты с куполом силуэтом своим напоминала человека и вскоре я начал делиться с ним новостями. Своими и теми, которые начал узнавать от радио, появившегося в нашей комнате. Я уже знал о том, что это такое, ведь за полгода до того установили репродуктор в нашем детском саду, что на углу Тарасовского переулка и 1-ой Красноармейской. Не просто закрепили его на стене, а учинили из этого события подобие праздника с прослушиванием дикторских голосов под восторг воспитателей, надеявшихся на нашу адекватную реакцию. Её не последовало, она пришла немного позже у домашней коробочки, основу которой составлял динамик и катушечка.
Наверное в моей жизни это событие было важнейшим, ибо пространство в чувствительном моем аппарате было ещё почти свободно. Первое что отпечаталось – песенка Оле Лукойе вибрирующего божественного голоса Марии Бабановой. Впечатление от ее исполнения андерсеновского сказочника приглушило навсегда ее серьезные роли, готовило меня к театру и к отцовству, в котором среди запомнившихся детских песен на первом месте была песенка из того репродуктора. Позже многие годы передавали запись спектакля "Таня" с Бабановой в главной роли, да и все постановки повторялись многократно. Теперь их нужно искать основательно.
Вскоре настоящее знакомство с театром все же состоялось. Мама не упускала возможности подработать и несколько лет ей удавалось по праздникам и выходным приходить в театральный зал Д.К. им. Первой Пятилетки. У нее был столик с коробками конфет и важные кавалеры
приобретали их своим дамам. Так было принято, тем более, что ничего подобного в магазинах еще не появлялось. Редко она приходила домой без нескольких конфет, ведь всегда почему-то находился человек с яркой биографией, которому было приятно одарить маму содержимым коробочки. Так что театр начался для меня еще и этим вкусовым воспоминанием.
Никогда не забуду своего потрясения от первого посещения Д.К. Мама знала постановку и попросила пустить меня на начало второго действия. Показывали рассвет. Кто-то там плавно двигая ручки реостатов менял освещение неба и его цвет . Я не слышал голоса артистов,
запоминая это немыслимое чудо. Через сорок лет на спектакле Молодежного театра «Танго» показали подобие такого же рассвета. Да еще под музыку Эннио Марриконе, и это снова был беспроигрышный для меня прием.
Спектакль «Танго» стал легендой Фонтанки еще до того, как состоялся его последний показ. Я смотрел его раз пятнадцать, запоминая не только то, что происходило на сцене, а и то, кто приходил в зал. На одном из юбилейных представлений этого спектакля присутствовал
блистательный артист Владимир Матвеев, первый исполнитель роли отца. На другом – Кирилл Лавров и Тимур Чхеидзе, после чего в труппе БДТ растворился Анатолий Петров, исполнитель роли сына в «Танго». На каком-то из представлений присутствовал Павел Кашин с собачкой, помещавшейся у него на ладони и лишенной способности издавать звуки. Потом появился клип на его песню с участием артистов труппы.
Однако, разговор шел о радио, ибо с него многое важное в жизни началось…
Кажется, в этом народном топониме передавалось теплое, даже панибратское отношение к саду, близость его к «Малковке», романтическая ее часть. Мы отрывались здесь, чувствуя безнадзорность. Мне не запомнились никакие карательные меры хозяев сада по отношению к нам.
В 50-60-е годы в саду с июня по август действовал Летний Городской пионерский лагерь для организации отдыха детей, оставшихся в городе. Определенно там были дети из не совсем благополучных семей, родители которых не подпадали под всеохватывающее профсоюзное движение коллективного детского отдыха. Дети эти с пионерскими тряпочными галстуками (шелковые, выглаженные галстуки носили благополучные дети, я не носил никакие) шагали в ногу с горнистом впереди по раскаленным городским улицам, вызывая сочуствие. Однако, и в мероприятиях городского лагеря были интересные походы с элементами авантюры. Сам ездил с группой лагерных ребят на Ладожское озеро на взрослую базу отдыха для охотников и рыбаков. Нас с моим одноклассником Валерой Калининым, уже 15-летних мальчиков взяли для «присмотру» за 10-12-летними лагерными. Как Валерка пронюхал про эту потребность – не помню, дело случая. Мы ехали как-то привычно, будто в рядовой загородный пионерский лагерь. С тем отличием, что по дороге на базу почему-то остановились у какого-то лабаза и простояли там минут 30. Нам объяснили это необходимостью сделать некоторые закупки. Мы-то запасы из дома прихватили, а вот взрослым своих запасов не хватало. Наши руководители вскоре стали веселее и на этой ноте проводили устный мастер-класс рыбака с воспоминаниями. Не помогло.
Вдвоем с Валеркой (вот ведь что Чкалов наделал, кто сейчас таким именем ребенка назовет?) мы просидели в лодке с раннего утра метрах в 100 от берега. Было несколько глубоких поклевок. Это был лещ, но подсекали мы как-то не так. Безякорную лодку уносило в открытое пространство. Казалось, что никто за нами не присматривал, у взрослых была своя рыбалка, с иным результатом. Маленьких к лодкам не допустили.
Причалили мы сонные, без улова. Потом я собирал бруснику, не помню как заснул на нарах, а когда пробудился - лица моих спутников были улыбчивыми, но собранных ягод найти уже не удалось. Было хорошо и более иного запомнилось само жилище базы. Теперь-то музеи восстанавливают обстановку подобных мест, их реконструируют для кино. А тогда – всего касайся, всюду залезай, нары двухярусные, как в кино про зэков.
4 марта 2012, Теплице
« Последнее редактирование: 15 Mar 2012, 10:06 от DIVAL »
16. К большому моему счастью все жильцы нашей квартиры во все годы моего там пребывания поддерживали почти идеальный порядок. Но мне приходилось бывать в домах, что поблизости. Картина иногда шокировала, казалась нереальной. В архиве Дмитрия Достоевского, правнука великого писателя, нашелся целый альбом «шедевров» того времени. Большая удача моей биографии в том, что с подобной обстановкой мне пришлось познакомиться гораздо позже, работая в туризме. Это было в конце 80х, когда нереализуемые в провинции денежные средства тратились людьми на поездки в большие города с целью хоть как-то от них избавиться. Тогда к размещению азиатских (в основном) групп привлекался частный сектор. Ничего подобного для туристов не использовалось, но со стороны кое-что подобное наблюдал:
« Последнее редактирование: 6 Mar 2012, 13:12 от DIVAL »
